Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мистер Роджер Хэмли, — доложила прислуга.
— Какой надоедливый, — сказала миссис Гибсон едва ли не в его присутствии, отодвигая в сторону пяльцы. Она протянула ему холодную, неподвижную руку и чуть слышно пробормотала слова приветствия, продолжая при этом разглядывать свое вышивание. Роджер не обратил на это особого внимания и прошел к окну.
— Чудесный запах! — заметил он. — В розах из Хэмли уже нет надобности — ваши расцвели.
— Я с вами согласна, — ответила миссис Гибсон, прежде чем Синтия или Молли смогла что-либо сказать, хотя слова Роджера были обращены к ним. — Было очень любезно с вашей стороны привозить нам цветы так долго, но теперь, когда наши собственные расцвели, нам больше незачем вас утруждать.
Он взглянул на нее, и его прямодушное лицо выразило некоторое удивление, вызванное, пожалуй, больше тоном, чем словами. Миссис Гибсон, однако, достаточно решительно нанесла первый удар и готова была продолжить, едва представится возможность. Для Молли сказанное было бы гораздо мучительнее, если бы она не увидела, как вспыхнуло лицо Синтии. Она ждала ответа Синтии, зная, что защиту Роджера, если такая защита потребуется, можно спокойно доверить ее остроумной находчивости.
Роджер протянул руку к растрепанному пучку роз, лежавшему на коленях у Синтии.
— Во всяком случае, — сказал он, — мои труды — если миссис Гибсон считает, что мне это было трудно, — будут оплачены с лихвой, если я смогу получить вот это.
— Старые лампы за новые, — заметила Синтия, улыбаясь и подавая ему цветы. — Хотела бы я, чтобы всегда можно было покупать такие букеты, как те, что вы нам привозили, так дешево.
— Ты забываешь о трате времени, которую, по-моему, мы можем рассматривать как часть платы, — сказала ей мать. — Право, мистер Хэмли, нам придется запирать от вас двери, если вы будете приходить так часто и в такое раннее время! Я отвожу для своих постоянных занятий время между первым и вторым завтраком, и я желаю, чтобы Синтия и Молли продолжали курс серьезного чтения и регулярных умственных упражнений, что так желательно для девушек их возраста, если они хотят стать умными и приятными в обращении женщинами, но при таких ранних визитах совершенно невозможно поддерживать какую бы то ни было регулярность привычек.
Все это говорилось тем сладким, фальшивым тоном, который в последнее время действовал на Молли как скрип грифеля по доске. Роджер переменился в лице. Его привычный здоровый румянец на миг побледнел, лицо сделалось серьезным и напряженным. В следующее мгновение оно снова стало привычно искренним и открытым. Почему же, спросил он себя, не поверить ей? Время, в самом деле, раннее для визита, и он действительно прервал их обычные занятия. И он сказал:
— Я понимаю, что был очень бесцеремонным. Я больше никогда не приду так рано. Но сегодня у меня была причина: брат говорил мне, что у вас был план отправиться в Херствуд, когда зацветут дикие розы, а в этом году они зацветают раньше обычного — я съездил посмотреть. Он говорил, что речь шла о долгой прогулке: отправиться после завтрака…
— Этот план был составлен с мистером Осборном Хэмли. Я не считаю возможным отправиться туда без него, — холодно сказала миссис Гибсон.
— Я этим утром получил от него письмо, в котором он упоминает о вашем пожелании и пишет, что, скорее всего, не успеет вернуться до того, как они отцветут. Я должен предупредить, что на деле в них нет ничего особенного, но день такой замечательный, что, мне кажется, прогулка в Херствуд была бы прекрасным поводом побыть на свежем воздухе.
— Благодарю вас. Так любезно с вашей стороны! И так мило, что вы готовы жертвовать естественным желанием проводить как можно больше времени со своим отцом.
— Я рад сказать, что отец чувствует себя настолько лучше, чем зимой, что очень много времени проводит на свежем воздухе, у себя в полях. Он всегда имел обыкновение ходить повсюду один, и я… мы думаем, что такое возвращение к прежним привычкам, к которому его удалось склонить, — это самое лучше.
— А когда вы возвращаетесь в Кембридж?
В ответе Роджера прозвучала некоторая неуверенность:
— Это пока неопределенно. Вам, быть может, известно — я теперь стипендиат в Тринити. Пока еще не знаю, каковы будут мои планы. Думаю скоро поехать в Лондон.
— Ах, Лондон — это истинное место для молодого человека! — произнесла миссис Гибсон с такой решимостью, точно она очень долго размышляла над этим вопросом. — Если бы мы не были так заняты этим утром, я бы не устояла перед соблазном сделать исключение из нашего правила, еще одно исключение, поскольку ваши ранние визиты уже заставили нас сделать слишком много исключений. Быть может, однако, мы еще увидимся с вами перед вашим отъездом?
— Я обязательно приду, — ответил он, поднимаясь и собираясь уходить, все еще держа в руке мятые и потрепанные розы. Потом, обращаясь преимущественно к Синтии, он добавил: — Я пробуду в Лондоне не дольше двух недель, не нужно ли что-нибудь сделать для вас — или для вас? — слегка обернулся он к Молли.
— Нет, большое спасибо, — мягко ответила Синтия, а затем, по внезапному побуждению, наклонилась из окна и сорвала для него несколько полураскрытых роз. — Вы заслужили их. И пожалуйста, выбросьте этот несчастный потрепанный пучок.
Его глаза просияли, щеки вспыхнули. Он взял протянутые ему цветы, но не выбросил другие.
— Во всяком случае, я смогу приходить после полудня, а вторая половина дня и вечер будут через месяц самым лучшим временем суток, — сказал он обеим девушкам, но в душе обращаясь к одной Синтии.
Миссис Гибсон сделала вид, что не слышала его слов, и еще раз протянула ему вялую руку:
— Надеюсь, мы увидим вас, когда вы вернетесь, и, пожалуйста, скажите вашему брату, с каким нетерпением мы ждем, когда он снова посетит нас.
Когда он вышел из комнаты, сердце Молли было переполнено. Все это время она наблюдала за его